Отсюда же:.
Построение колонны 160-й дивизии было следующим: довольно сильный по численности авангард (около 400 человек), выделенный от 160-й СД, часть подразделений дивизии, оперативная группа штаба армии, главные силы 160-й СД, колонна легкораненых, обоз с тяжелоранеными и больными, небольшая по численности саней колонна тыла.
338-я СД в соответствии с приказом командарма должна была выдвигаться правее 160-й СД, по дорогам, проходившим южнее населенных пунктов Родня, Пожошка, Малая Бославка и далее в юго-восточном направлении. Но командование 338-й понимало, что все деревни на её пути были заняты противником, а в её слабом состоянии вступать в бой в районе Беляево означало остаться там навечно. Именно поэтому, якобы заблудившись, к началу выхода дивизия заняла район юго-восточнее Жолобова недалеко от лесной дороги, которая напрямую выводила на маршрут 160-й СД. Движение одной колонной давало шанс на выживание, но существенно осложняло вывод всей группы войск.
Во втором эшелоне должна была действовать 113-я стрелковая дивизия, являвшаяся арьергардом западной группировки войск. Ее задача заключалась в том, чтобы, сдержав натиск противника на рубеже Федотково, Семешково, Лутное, Красное, путем ведения боевых действий методом подвижной обороны дать возможность оторваться основной части окруженной группировки. Затем, под прикрытием своего арьергарда и различного рода заграждений, отойти в указанном направлении по маршруту 160-й СД.
Описанный выше “маневр” 338-й СД не только «спутал все карты», но и привел к тому, что колонна 160-й СД, в составе которой следовали штаб оперативной группы армии и обоз с тяжелоранеными, превратилась в длинную, незащищенную со всех сторон вереницу частей и подразделений, которым в случае встречи с противником было бы очень сложно организованно принять бой. Двигаясь такой колонной, окруженная группировка войск 33-й армии резко снизила свои, и без того невысокие, боевые и маневренные возможности. Что получило свое подтверждение уже во время первого столкновения с противником на дороге Беляево — Буслава.
Сбившись в одну общую колонну, бойцы и командиры двух дивизий продолжили движение в таком составе, не задумываясь о возможных последствиях. Да и что-либо изменить уже было невозможно: буквально через две-три минуты колонна была подвергнута сильному артиллерийскому и минометному обстрелу противником. Снаряды и мины рвались в самой гуще колонны, справа и слева от нее. Особенно в тяжелом положении оказался обоз с тяжелоранеными, который только начал выдвижение: повернуть назад было невозможно. Этот ад продолжался минут пятнадцать-двадцать. Потери частей были очень большими. Об этом и сейчас свидетельствуют двенадцать крупных по размерам ям, находящихся в 600–700 метрах от дороги Беляево — Буслава, где много лет спустя после войны были обнаружены останки бойцов и командиров, погибших тогда.
Преодолев первые минуты смятения, бойцы и командиры, находившиеся в голове колонны и наименее пострадавшие от огня вражеской артиллерии, бегом устремилась к дороге Беляево — Буслава. Однако здесь их поджидал противник. Разгорелся жестокий бой. По всему периметру Шпыревского леса, на путях лесных дорог, и особенно на их перекрестках, занимали огневые позиции пулеметчики, были выставлены разного рода дозоры и секреты. Основная их задача заключалась в том, чтобы с началом выдвижения колонны частей 33-й армии вызвать огонь артиллерии, располагавшейся на огневых позициях у деревни Шумихино в районе высоты с отм. 202,3, и одновременно оповестить об этом специально подготовленные мобильные подразделения пехоты, усиленные танками и бронетранспортерами, находившиеся в Беляево и Буславе.
Несмотря на сильный пулеметный огонь, примерно треть колонны смогла преодолеть дорогу Беляево — Буслава. Вражеская пехота под натиском наших бойцов была вынуждена отойти, большая ее часть была уничтожена. Однако на помощь противнику, оборонявшемуся в районе перекрестка Шпыревской дороги и дороги Беляево — Буслава, из деревни Беляево, расположенной всего в полутора километрах от этого места, успело прибыть до роты пехоты с двумя танками и несколькими бронетранспортерами.
Около двух тысяч бойцов и командиров 338-й СД, оперативной группы штаба армии, ряда подразделений 160-й и 329-й СД, которым посчастливилось прорваться через дорогу, продолжили движение по направлению к деревне Родня. Эту часть колонны возглавлял генерал Ефремов. Противник не пытался преследовать прорвавшуюся группу, посчитав свою задачу на данном этапе выполненной: окруженную группировку 33-й армии удалось расчленить на две части, и обе они продолжали оставаться в кольце его окружения.
Основная часть колонны, примерно около 4500–4600 человек, считая и обоз с ранеными, который перед началом выдвижения вместе с медицинским персоналом и охраной насчитывал 2650 человек, пройти через дорогу не смогла. Прибывшее из д. Буслава подкрепление, совместно с другими подразделениями противника, кинжальным огнем отбросило прорывавшихся в глубь леса. Врагу удалось намертво перекрыть дорогу не только в этом месте, но и на всем ее протяжении от Беляева — Буславы. К этому времени сюда подоспели еще несколько подразделений из других населенных пунктов. Попытки окруженных прорваться на других участках дороги ни к чему не привели, и они, понеся большие потери, были вынуждены отойти к Шпыреву, где по-прежнему находилась основная часть обоза с тяжелоранеными. Уже развиднелось, тем не менее противник не стал преследовать отошедшие группы наших бойцов и командиров, явно не желая вести бой в лесной чаще.
Прорвавшиеся через дорогу Беляево — Буслава подразделения продолжили под покровом темноты продвигаться вперед, когда неожиданно по колонне был открыт сильный артиллерийский и минометный огонь, а на подходе к опушке леса 1 км северо-западнее д. Родня колонна была встречена сильным пулеметным огнем противника. В ходе короткого боя авангарду удалось уничтожить и рассеять противника, и колонна продолжила движение в направлении д. Пожошка.
Засады, обстрелы, заслоны врага, часто с бронетехникой. Шумихинский лес, обстреливаемый вражеской артиллерией. Утро 14-го апреля. Днём отдыхали, если это можно так назвать, в лесу. Под покровом темноты - шли. Выход в Шумихинский лес казался удачей – ведь предполагалось, что “ещё немного, ещё чуть-чуть” – в Новой Михайловке уже наши. Эх, если бы это было действительно так. В конце марта, наши (53 СД 43А) в её окрестности ненадолго выходили, но были выбиты врагом. Накануне наступления до личного состава была доведена задача, которая заключалась в том, чтобы выйти к Новой Михайловке и там встретиться с войсками 43-й армии.
Тем временем, в другой части армии, окружённой под Шпырёво, разведка доложила – вокруг везде враг. Состоялось совещание командования 113-й и 160-й СД, на котором было принято решение выходить из окружения в направлении села Песково, преодолев Угру в нём. Восточным берегом Угры, предполагалось идти в Большое Устье – предполагалось, что оно подконтрольно частям 43А. Тяжелейший маршрут.
Обоз с тяжелоранеными, оставшимися живыми после боя у большака Беляево – Буслава, - теми, кто был в конце колонны раненых, или кого успели утащить с дороги когда по саням с ранеными поехали немецкие танки, и кого не покосили шедшие за танками автоматчики, было решено оставить в окрестностях Шпырёво, под присмотром армейских медиков и местных жителей, на милость немцев. Изможденные бойцы и командиры сами держались на ногах из последних сил, раненым помочь они не могли. Судьба обоза с тяжелоранеными и больными оказалась весьма трагичной. После того как он был захвачен противником, все тяжелораненые и тифознобольные были расстреляны. Остальные раненые бойцы и командиры были помещены в лагерь для военнопленных в Вязьме, где большинство из них погибло. В живых остались единицы. Читал, что поисковики не ночуют в шпырёвском лесу….
Ночью на 15-е апреля колонна командарма совершала марш по направлению к Новой Михайловке. Но чем ближе подходила колонна к Новой Михайловке, тем тревожнее становилось на душе у бойцов и командиров. Грохота боя слышно не было, а это свидетельствовало о том, что частей 43-й армии здесь нет. Разведка, высланная по приказу командарма, через некоторое время вернулась, подтвердив самые худшие предположения: немецкая пехота с танками занимала оборону не только в Новой Михайловке, но и вдоль всего тракта Кобелево — Климов Завод.
Скрытно, небольшими группами, бойцы начали покидать отряд командарма, в надежде на прорыв мелкими группами. Кому-то это удалось. Большая группа была целью немецких атак. Было нечего есть, ведь обоз остался отрезанным в Шпырёве. К тому же, обозлённость на командование Западного фронта толкала людей на действия не по уставу. А что по уставу? – держаться всем вместе, исполнять приказы, оружие не оставлять. В реалиях окружения, такой устав был опасен для жизней всей группы… ну да какой уж был. Было ли в уставе что-то о выходе из окружения?
В ночь на 16 апреля колонна командарма предприняла прорыв через дорогу Кобелево — Климов Завод в районе Новой Михайловки и Ключика. Об этом говорится практически во всех воспоминаниях оставшихся в живых бойцов и командиров. В составе группы Ефремова осталось к этому времени не более семисот человек. Бой севернее Ключика был яростным. Полностью уничтожив оборонявшегося на подступах к деревне врага, группа во главе с командармом, также понесшая большие потери, пересекла дорогу севернее деревни и углубилась в лес. Останки погибших в этом районе воинов 33-й армии были перезахоронены в братской могиле у дороги, недалеко от бывшей д. Горнево, где сейчас стоит обелиск, посвященный командарму.
Пройдя севернее Ключика, колонна под командованием командарма, в которой на тот момент насчитывалось уже не более шестисот человек, продолжила движение в направлении д. Малое Виселево, до которой оставалось не более полутора километров. Бойцам и командирам казалось, что для соединения с главными силами осталось совсем немного — выйти к р. Угра. Никто не знал, что противоположный берег, который казался всем спасительным местом, был занят противником (связи со штабом Западного Фронта в группе командарма уже не было). Деревня Костюково, служившая для всех ориентиром надежды, находилась в руках противника. Рано утром 16 апреля 1942 года, подойдя к реке и увидя спасительный противоположный берег, бойцы и командиры, не раздумывая, бросились в ледяную воду, в надежде переплыть реку и забыть о многодневном кошмаре окружения, постоянном риске быть захваченным в плен. Главное — доплыть! Но неожиданно с противоположного берега открыли огонь сразу несколько пулеметов противника. Не поняв, что происходит, бойцы и командиры еще некоторое время по инерции шли к воде, но когда рядом начали десятками падать их товарищи, сраженные вражескими пулями, поняли — здесь западня. Потеряв около ста человек убитыми и ранеными, людская волна хлынула обратно, теряя по пути своего отступления еще десятки убитых и раненых. «…Уже светало, — рассказывал Анатолий Сизов (пятнадцатилетний парень, житель д. Малое Виселево, примкнувший к отряду Ефремова), — и видно было, как Угра красной течет от крови. Красная вода просачивалась сквозь льдины. Вот рядом уже спасение за рекой, рядом свои! Все сразу прахом пошло. Нет! Верили еще. Шли за командармом, но раньше крылья за плечами шумели — теперь этого не было…».
Снова немецкие атаки. Утром 16-го апреля, группа Ефремова (400-500 человек) движется обратно к Ключику. Неподалёку от него решили дождаться темноты. Для меня, как автора этого отчёта, сидящего в тепле у клавиатуры и перед цветной картой довоенной местности, непонятно, отчего было не пойти через деревню Городец на Большое Устье, которое было в тот момент (с конца марта) подконтрольно частям 43А. Не знали, видимо. Неужели бой у Костюково не был слышен в Большом Устье, до которого по прямой не более 2км?!... Да, пришлось бы при этом штурмовать немецкую линию обороны, ну так и 43А близко, помогут… Да и, как сказано выше, даже части отрезанной в Шпырёво группировки хотели выходить на Большое Устье, т.е. знали… А вот майор Третьяков позднее сумел вывести отряд численностью 17 человек в район Большого Устья, - засветло присмотрелись к расположению огневых точек, и ночью прошли… Возможно, группа командарма и шла на Большое Устье, но что-то (танки, пулемётчики, артиллерия) помешало её движению, группа побежала, но не на восток, а в ближайший овраг или перелесок, а движение голодных измученных людей было уже не подконтрольно военачальникам, если они сами в тот момент представляли, куда бегут… так и двигались обратно к Ключику.
Теперь уже и резко разлившаяся Угра представляла собой очень опасную водную преграду, даже учитывая то, что значительная ее часть еще была скована льдом. Достаточно сказать о том, что уровень воды в ней только в течение 16 апреля поднялся на 70 см, а к 20 апреля — на 485 см!
А что же та часть группы, оставшаяся у Песково? Шедшие в голове группы, самоотверженно бросились к реке, перебежали её по льду. Много погибло под огнём. Уничтожили оборонявшегося на том берегу противника. Но вражеская артиллерия и миномёты разрушили лёд Угры, преградив тем самым путь для остальной части группы. Примерно 300 человек достигли противоположного берега, из них в итоге 77 выйдут к своим. В основном, это части 113-й СД. Перейдя Угру, они разделились на 2 группы, для большей мобильности. Сбили противника с толку, двигаясь между Абрамово и Угрой, - враг ожидал что они будут идти лесом и устроил там засады. Из одной группы вышло 12 человек. Из другой – 65 (около половины - раненые), они выходили на Бочарово на Ворю (группа под командованием полковника В.С. Бодрова) в ночь с 17 на 18 апреля. Перед тем, в лесу севернее д. Ваулинки отряд был окружен противником. Однако бойцы и командиры подпустили пехоту противника поближе и уничтожили ее. Последние жертвы в группе Бодрова здесь были от наших же путь, при переходе линии фронта, на нашей колючей проволоке. Самое обидное. Это была наибольшая группа 33А, сумевшая прорваться через Угру к своим.
А группа командарма решила прорываться в район действия партизанского отряда Жабо, для этого из окрестностей Горнево пересечь большак Юхнов-Вязьма между Тибейкино и Слободкой, уйти в леса. План был реальный…
Отсюда же:.
Проведя весь день и вечер 17 апреля в лесу северо-западнее Новой Михайловки, с наступлением ночи группа продолжила движение, обходя деревню с севера на юг лесом. Всю ночь командиры и бойцы медленно продвигались в выбранном направлении. Утром группа вышла в район примерно 1,5–2 км севернее д. Горнево. Было принято решение осуществить здесь дневной отдых, с тем чтобы с наступлением темноты продолжить движение.
Неизвестно, что послужило причиной того, что противник обнаружил местонахождение группы командарма, которая вынуждена была принять бой. Преследуемая противником группа с боем продолжила свой путь в направлении д. Горнево. Здесь, в лесу восточнее деревни Горнево, группа вступила в свой последний бой с противником, где практически полностью погибла.
В ходе ожесточенного боя с противником, окружившим группу с трех сторон, генерал-лейтенант М. Г. Ефремов получил тяжелое ранение и, потеряв возможность двигаться и активно сопротивляться врагу, застрелился из своего пистолета выстрелом в правый висок. Это произошло во второй половине дня 18 апреля 1942 года. Так оборвалась жизнь видного советского военачальника и безмерно уважаемого всеми бойцами и командирами человека, который выше всего ставил выполнение своего воинского долга перед Родиной, которой он беззаветно служил на протяжении всей своей жизни. Одновременно с ним застрелились еще несколько командиров.
По имеющимся сведениям, в живых из группы командарма остались три человека: Анатолий Николаевич Сизов, деревенский мальчишка, прошедший с группой генерала М. Г. Ефремова весь этот путь, и две молодые девушки, судьба которых в силу различных обстоятельств так и осталась неизвестной, причем об одной из них неизвестно ничего: ни имени, ни фамилии. А вот о второй, наоборот, было известно немало. Речь идет о Елене Дмитриевне Снегиревой, которая чудом осталась жива и многие годы приезжала в день Победы в село Слободка Угранского района Смоленской области, выступала перед школьниками, рассказывала о героическом подвиге воинов 33-й армии, совершенным ими в этих местах зимой/весной 1942 года.
Но самые интересные и важные сведения о выходе из окружения группы командарма сохранил для нас Анатолий Николаевич Сизов, в тот момент простой пятнадцатилетний деревенский мальчишка, ставший волею судьбы непосредственным свидетелем гибели командарма. Вот что он рассказал летом 1982 года М. М. Ефремову и С. Д. Митягину, этот разговор был записан ими на магнитофонную пленку и передается в том виде, как имеется:
“Возле большака, в лесу, где видно Тарасовку, там сильный бой был. А после боя плотину перебежали, как, и не помню. Где перешли Собжу, не помню. Мы ее только по плотине могли перейти. Когда перескочили Собжу, охраны уже не было. Кто-то внятно сказал: „Все, охрана вся полегла“. То, что командующий был ранен, я не видел. Мы тогда все, кто сопровождал его, кроме старших начальников, находились шагах в двадцати от Ефремова и его товарищей.
И вот мы вышли к поляне на краю леса. Командующий там сел с комиссаром, напротив сели еще три человека. После этого генерал выстрелил… в себя. Тут раздались новые пистолетные выстрелы. Застрелился комиссар, который был одет в полушубок, застрелился тот, кто сидел возле Ефремова, напротив его, и был одет в кожанку, и еще двое начальников застрелились. Немцы были уже перед самой опушкой нашего леса. Это были автоматчики. Мы после пистолетных выстрелов упали все в снег лицом. Никакого сопротивления цепи немцев никто не оказывал, в них никто не стрелял. Здесь были все парализованы случившимся.
Среди нашей группы были женщины. Я упал между двух женщин. Лежим. И тут в тишине раздались автоматные очереди и по нам, лежащим в снегу. Немцы били в тела в упор. Я почувствовал, как в нос ударил запах пудры. Видимо, одна из фашистских пуль попала в пудреницу моей соседки. Меня ни одна пуля не задела.
После этого безжалостного расстрела нашей группы, когда немцы ушли, я приподнял голову и тихо крикнул: „Есть кто живой?“ Отозвалась девушка — военная телеграфистка. Может, кто еще был жив, не знаю.
Мы подбежали к генералу и комиссару. Я взял у убитого комиссара полкаравая хлеба, узелок с солью, планшет с картой. Потом из кармана вынул белые блестящие карманные часы, взял из руки генерала пистолет маленький, а из кобуры большой пистолет. Мы пошли с девушкой к Собже.
Когда подошли к Собже, уже смеркалось. Сели там, я прислонился к дереву и уснул. Там и переночевали. Как только рассвело, мы спустились по крутому берегу к реке, там было повалено большое дерево, мы по нему перешли реку. Возле деревни Тарасовка спустились со склона и пошли через поле. Пошли, и только к лесу подходить стали, нас обстреляли немцы. В этом лесу мы остановились. Оказалось, в этом лесу стояла немецкая артиллерия. Мы там с 19 по 25 апреля просидели, а 26 — уже в плен попали.».
Потом А. Сизов был угнан в Германию, освобождён французами, работал в Москве после войны, умер в 80-х. Вот ведь судьба человека, да… А генерал Ефремов – похоронен в Слободке у церкви, говорилось выше. Кто-то всё же вышел, были и такие судьбы людей.
Больше месяца две армии, 43-я и 49-я, при поддержке авиации и артиллерии, пытались пробиться к окруженным и не смогли. А голодные, с одними винтовками и автоматами, почти без боеприпасов, бойцы и командиры 33-й армии десятками проходят к своим войскам через насыщенную оборону противника! Как такое могло случиться? Сказать о том, что 43-я и 49-я не вели здесь активных боевых действий, — ни в коем случае нельзя, о чем красноречиво свидетельствует журнал боевых действий 5-й Гвардейской стрелковой дивизии 43-й армии, воспоминания и документы о Павловском Плацдарме 49А. Жесточайшие бои, очень большие потери, а результата нет никакого. Видимо, оттого, что всё было слишком прямолинейно и читаемо противником, успевавшим всё прикрывать, быстро перебрасывая резервы. Немцы-то тоже не железные, с последних сил держались. А у нас часто получалось – “инициатива наказуема”, “под лежачий камень – и вода не течёт”, ноги-руки не казённые. А вот когда от твоей инициативы зависит твоя жизнь – совсем другое дело.
Всего известны фамилии 178 бойцов и командиров 33А, которым к 10 мая 42-го удалось выйти к главным силам Западного фронта (43А или 49А). В район действия партизанского отряда майора Жабо, в составе отряда подполковника Кириллова вышло 670 бойцов и командиров 33А. Таким образом, получается, что из окружения, по имеющимся официальным данным, вышли 848 человек. Некоторая часть бойцов и командиров, по воспоминаниям ветеранов, смогла пробиться к своим несколько позднее и не попала уже ни в какие списки и доклады. Часть осталась на занятой врагом территории и вошла в состав партизанских отрядов. В любом случае, из 33А выжило тогда не более 1000 человек.
Так, 20-го апреля 42-го закончился этот этап Ржевско-Вяземской операции наших войск. Фронт отодвинули от Москвы, но и народу положили… Будут потом и другие кампании, немецкие ( летняя – по зачистке немецких тылов от корпуса Белова и находящейся пока ещё (апрель 42-го) в полуокружении 39-й Армии) и советские (“Марс” например), имеющие целью освободить Ржев. Такой уж 42-й год – кто-то ещё ”учился” воевать, но кто-то ведь и уже умел! Но ситуация в корне переломится лишь в феврале-марте 43-го, когда (в начале февраля) советскими войсками будет одержана победа под Сталинградом, немецкая группировка недосчитается сотен тысяч бойцов и будет вынуждена спрямлять линию фронта, когда и будет оставлен и Ржев, и “Угра фронт”, и Зайцева Гора – обильно политые кровью советских войск, но так ими и не взятые боем.
Вернёмся в 2013-й. Едем по дороге за памятник М.Г. Ефремову в сторону ур. Новая Михайловка. Метров через 200-300 от памятника, в лесу слева от дороги находится
тайник геокешинга (Вася отписался там 15.10.2013). Оставив все велосипеды в 10м от дороги в тех краях, идём его искать. Ищем его по координатам, но координаты ничего не дают, а лишь уводят отсюда вперёд на край поля, метров через 200. Хотя поиск шёл минут 20, возвращаемся почти к велосипедам - к останкам военных немецких блиндажей, раскопанных разного рода поисковиками, где Вася, тыча пальцем в непонятную расплывчатую распечатку на бумаге, с сайта геокешинга, и в край блиндажа, говорит что вот это место и надо копать, и первым касанием как фокусник достаёт из земли пакет…. С кем я связался
Записываем точные координаты. Смотрим содержимое.
Блиндажи.
Осматриваемся. Бесформенные железные останки, подошвы и голенища сапог, вероятно немецких, кости…
Несколько костей (рёбра) укрыты ржавой сковородкой – могила…
Крестик с надписью “Они тоже были солдатами”. Останки немцев захоронены.
Да уж, впечатляет… Берём велосипеды, возвращаемся в ур. Горнево. Там памятник, у дороги.
Далее нужно открыть довоенную карту – см. выше. Юго-западнее Дегтянки, предположительно, находится место гибели 18 апреля 42-го последних десятков людей из отряда командарма Ефремова, в том числе и его самого. Едем краем леса, в надежде его посетить. Хотим найти следы копа и отметки той войны. Дорога идёт метрах в 20-ти вдоль опушки леса.
Выходим на поле рядом. На тот момент, я ещё много не прочитал об этом (группа Ефремова шла восточнее Горнево, а Собжу перешла ниже по плотине), не видел
этого репортажа . В общем, мне думается, искали мы чуть не там, а стоило проехать краем леса по оранжевому треку. Так я понял из репортажа, это же кажется логичным и прочитав Мельникова, и Пинченкова. Здесь же ничего не остаётся, как наслаждаться осенним лесом.
Хотя и немецкую проволоку на старых соснах мы видели. Как сказал Вася, немецкая отличается от нашей тем, что не проворачивается вокруг своей оси. А нашу крутить можно.
Что ж, возвращаемся на дорогу – бывший большак Климов Завод – Кобелево. Становится совсем тепло.
Постепенно въезжаем в Климов Завод. Времени на поездку потрачено уже почти половина, километраж около 6 км пока. Понятно, максимальную задачу – с форсированием Собжи у её устья и выездом в Больше Устье нам не осилить, но Угру и Павловский Плацдарм увидеть надо. Метров на 30 выезжаем даже на асфальт, откуда потом по грунтовке в луга поблизости от Климова Завода. Кстати, присмотримся к фото. На мой взгляд,
репортаж с места гибели Ефремова снимался впереди слева. В следующий раз, надо проехать той кромкой леса (оранжевый трек на карте).
Небольшая низинка.
И остановка – чуть перекусить и сверить карты. Припекает – снимаю куртку, остаюсь в свитере.
По этой фотке, репортаж вероятно снимался в лесу, что на фото за головой Стаса.
Потом проехали что-то вроде фермы, кусок ровной целины по полю без дороги. И вот, наконец, выезжаем на отличную накатистую грунтовку в сторону Угры. Плавный спуск, попутно-боковой ветер.
Одна из Васиных фоток меня.
Урочище Лукановка. Пруд.
Далее – единственная на нашем пути водная преграда без моста. Речка Рудянка. Ребята притормозили. А у меня в машине кроссовки вторые лежат, до машины всего часа 3
Переключился пониже – проехал на своих узеньких сликах не только речку, но и растоптанную коровами грязь после неё, ноги сухие. Ребята тоже речку переехали – дно песчаное.
В Лукановке памятник на месте захоронения 4 бойцов 21-го апреля 42-го. Ефремовцы, видимо. Возможно, двигались в сторону Павлово.
А живописно наверное было в Лукановке…
Дорога продолжала вести к Угре. Остановись, мгновенье! Фото передают лишь внешний вид, есть ведь ещё и внутреннее ощущение! Помню своё ощущение – хотелось стать большой-большой губкой, чтобы впитать в себя всё, что меня окружает, и потом нести это в себе хотя бы некоторое время. Но есть хотя бы фото, и то хорошо
Прочее должен попытаться передать этот отчёт
Ненадолго въезжаем в лесок. Пару раз спешиваемся возле грязей.
Эта синева справа за деревьями неспроста.
Спуск – и вот она, Угра. Ядрёно-синее холодное чистое октябрьское небо отзывалось тёмной синевой воды, с островками торчащей рыжей травы посреди. Лес тоже был какой-то рыжеватый, под стать той траве, хотя листья в нём уже осыпались. Вот манит и манит сюда, аж с самого мая, когда оказался тут впервые, ну что ты будешь делать!
Родник. Кто не верит – вот надпись
Едем вдоль берега выше по течению. Ровная твёрдая грунтовка метрах в 30-50-ти от воды.
Доезжаем до памятника лыжной роте 43-ей Армии. Здесь погибло более 200 человек, но обстоятельства, к сожалению, неизвестны. Видимо, судя по схеме на памятнике, были окружены в болотце за памятником, где и погибли. Март или апрель 42-го, очевидно. В книге Ю.Б. Капусто “Последними дорогами генерала Ефремова” (с. 222) говорится о том, что Кириллов вспоминает как к ним, окружённым бойцам 33А, прорвался лыжный батальон 43А. Прорвался без потерь. Но очевидно, это не они. Хотя, про выходящих из окружения лыжниках 43А совместно с частями 33А я ничего не читал, вывод – возможно, те лыжники отходили к своим обратно сами?....
Угра и вид от неё на памятник лыжной роте
На лавочке у памятника устраиваем обед. Минут через 20, около 15-ти часов, отчаливаем дальше – выше по течению до устья Собжи.
Близость от Москвы – постоянные самолёты в небе. Часто сразу по несколько штук.
Ещё метров 500 – и вот оно, устье Собжи.
А так Собжа выглядела с воды в
байдарочном походе по Угре 15-го июня 2013-го.
Спускаюсь к Собже. Местами глубокая. Вид с Собжи на Угру.
Метров на 20 выше по течению, она – быстрый ручей.
Ещё чуть выше – лежит дерево через речку, к дереву снизу привязана лодка. Перехода на тот берег Собжи, кроме лежащего дерева, по которому впрочем тоже часто не ходят, я не видел. Если б ехали Васину “задачу-максимум”, нам бы нужно было по нему идти. С великами кажется реально.
Ещё чуть выше – Собжа громко журчит, в этих краях она сливается из двух проток. Тут высокие кусты, крапива летом будет выше меня ростом, выше по течению – ещё сложнее идти.
Всё, быстрее к ребятам, вернее быстрее их догонять. Скоро снова останавливаемся, подходим к реке.
И теперь уже держим курс обратно вдоль Угры на Павловский Плацдарм.